Григорьевская Поэтическая Премия

BERLIN

В этом городе огни
Ночью, как в деревне –
Угольки обронены
Метеором древним.
Так с залётного с него,
Будто листья с клёна…
Городок наш ничего –
С лишком три мильона.
Красно-чёрно-золотых
ждать бы здесь сметений,
но тенденция иных
цветопредставлений.
Он окрашенный сполна –
Видят и слепые –
В розоватые тона,
Как и в голубые.
Привыкать пора давно
К жителям радушным,

Прямодушным, как в кино,
Да немного душным.
Я вернусь, конечно, к ним
С берегов, где вечность
Топит жёлтые огни
В своенравной речке.
Там у гавани застыл
Остров в форме капли.
Езжу я туда как в ссыл
Пешковым на Капри.
И сравненье не в упрёк:
Этот город плотский –
Впрочем, он и не Нью-Йорк.
Я – другой, не Бродский.
Он мне тело молодит,
Он мне душу старит…
А во лбу его горит
Маленький фонарик.

(1987)

На Лены именинах он был на Филиппинах,
Оттуда отправлялся на выставку в Хонсю.
Хоть пагоды Манилы и нас с тобой манили,
Но мы-то заправлялись у Леночки вовсю.
От питерской мокроты, спасаясь водкой с потом,
Мы двигались сквозь бури, по январям гудя.
А он – проведал кто-то – приблизился к Киото
И там, набравшись дури, выпячивал грудя.
Однажды штемпель гулкий, ероглиф с загогулькой,
Поведал нам, что хватит! – не может пить сакэ.

А я с тобой, сутулкой, бегу по переулкам,
Чтоб в Дашкиной кровати – кубинского стакэ!
Приделав крылья к «мазде», хотел сказать
нам здрасьте,
Но оказался званым в Калькутту на приём.
Мы ж вечером у Насти – портвейновые страсти
Заполонили ванну – и полоскались в нём.
Кому, скажите, гаже: ещё в единой лаже
От центробежных кружев не лопнушей вполне,
В немыслимом кураже всё пьющим, воздух даже,
Иль тем, кто обнаружил себя в иной стране.
Наутро у Полины с башкой, до половины
Разбитою невинно от пакости такой:
Ведь жёлтую текилу – с корицей-апельсином,
А белую текилу – с лимоном и сольцой.