Григорьевская Поэтическая Премия

КАЛЯЗИН

Конспект истории болезни.
Двойной родительный падеж.
Поди ж налево, но полезней –
в образовавшуюся брешь.
Там городок, не чист, не грязен
(его фамилия Калязин –
для посвященных, имярек –
для пролетающих в плацкарте
сквозь точку мнимую на карте),
наивлажнейшая из рек,
тасуя полые бутылки,
стремится с севера на юг,
там кобылицы и бобылки
незапылившиеся пылки,
там неразлучны хряк и хрюк.

Там все дрожит, когда на дрожках
грохочет местный почтальон,
топор кидается в бульон,
индюшки там на курьих ножках
взахлеб исследуют район,
торчит заноза колокольни
из пятки острова рябой,
и, чем вернее, – тем окольней
маршрут практически любой.
Поля цветут, но пуще – пахнут,
дым над торфяником летуч,
маячит солнце из-за туч,
пейзаж распахан и распахнут,
и каждый филин хохотуч…
Там память, будучи кривою,
своей неявною длиной
связует копчик с головою,
и остаются за спиной –
пастух в торжественной мурмолке,
ученый кот и свет на нем
и – на стволе, и на двустволке,
и небо с точечным огнем,
и все, что выше – и левкои,
и цыпы с вечным «рококо»,
и то, как дышится легко и –
не умирается легко…

ПОСВЯЩЕНИЕ

Среди миров, в эпоху опахал
тебе – кто пах, а кто – благоухал
и в «ПЕКТОПАХ», что мнится рестораном,
стремил и влек… В пространном и престранном
строении своем, в себе самой,
по вечерам, теряясь в перспективах,
в деликатесах и аперитивах
на черный день, особенно зимой,
ты ежилась, как еж… В твое ландо
то Бельмондо впрягался, то Брандо –
и мчал тебя, копытом высекая
из мостовой бенгальские огни…
И пальчиком грозил – «Ах, Вы… сякая!» –
залетный попик – «Чем Вас ни лягни –
каким копытом, и каким бы птицам
о Вас ни петь – Вы как бы выше их!
И, то и дело, снитесь очевидцам…»
А, между тем, блистательный жених –
напорист, бритоглав, как баклажан
синюшно фиолетов от наколок,
к тому же – из породы горожан
не самых неимущих (стоматолог
изрядно потрудился, чтоб оскал
сетчатку позолотой полоскал) –
ждет под окном твоим!… – ему неймется,
торчится не без повода, в «Кресты»
не едется, – персты его чисты,
как совесть, что ни колется, ни бьется,
он – вне себя!…