Григорьевская Поэтическая Премия

Горит, горит моя борода.
Вдоль дороги и возле пруда.
Указывая путь бродячим псам,
Горит борода по небесам.

 

***
Объяснил нам Антипушка, что кодеин фосфат вполне совместим с алкоголем.
Подмигнула селёдка измурудным глазком и поехали радостным полем.
Посреди метели стоит клетка железная с колесом.
И такое приволье, и такая метель, довольные закусили огурцом.
Посреди метели пустая пролётка, а лошади не видим, должно умерла.
Так чудесно-весело этой зимой и мы катимся, как варёные яйца со стола.
Настоящая водочка, светлая, горькая. Последняя бутылка открылася.
А мы как вербочки, ещё не пушистые, ляжем в церкви у левого крылоса.

 

***

Бесконечная жизнь в домах кисельного цвета.
Да бесконечная жизнь в домах горчичного цвета.
В посёлках, названья которых скоро забудутся.
Однажды выйдешь на перекрёсток дорог в одной рубашке.
И в голову не придёт, что нужно одеться потеплее, от ветра закутаться.
И вдруг увидишь, что висит над тобой неведомая планета,
На вид совсем не страшная, словно из жёлтого вельвета.
Вот тут понимаешь, что иссяк твой биопотенциал,
Что в холодном мозгу нет ни одного биотока.
Ничего, что на прощанье жаворонок в небе не станцевал.
Ты уже вырвался из этого осеннего потока.

 

***

Вот было мне как-то всего 6 лет
И носил я тогда фамилию Авилов.
В то время на нашей Сибирской Земле
Практически не было педофилов.
Но встречались дядьки со спичечными коробочками.
А в коробочках сидели весёлые мухи.
Вот идём мы с бабушкой в город из деревни Воронино.
А дядька такой подбежит, суёт коробочку мне в ухи.
Знал чем порадовать малыша!
С коробочкой так и трясётся от смеха.
А у самого, как у латыша,
Лишь хер да душа.
И плохо понимает куда он приехал.

 

***

На станции Фирсановой что-то гнусное, дурное, непригожее,
Какая-то блатота в переводе гоблинском, погибельные рожи.
Выпью глоточек виски и закрою глаза.
Свежий ветер дует в паруса, юность верит в чудеса.
На станции Ондрейка пахнет еловой доской.
Мент с подбитым глазом. Девка в шапочке колдовской.
Выпью глоточек виски и закрою глаза.
Свежий ветер дует в паруса, юность верит в чудеса.
На станции Неспокойкино купил на перроне бутылку.
Нужно уснуть на верхней полке и во сне навестить могилку.
Нужно уснуть безмятежно и во сне мы проедем границу.
Не буду, не буду, не буду трахать опять проводницу.

 

***

Когда я был бригадиром тракторной бригады,
Схвачу бывало Любку за жопу,»ух, ты, лебёдушка моя».
Раз ночью проснулся, а у ограды
Три очень толстых поют соловья.
Налил самогону, отрезал сала.
А надо мной сияет звездами Уранография Иоанна Боде.
Прекрасно, что ничего не начнётся сначала,
Когда этот мир исчезнет в воде.

 

***

Я плясал, как робот, на рынке в Караганде.
Отдыхал городской маслихат и кончался модерн.
Сизый голубь усаживался на моей бороде.
Если б поднял я голову вверх и поглядел.
Увидел бы, как мальчик идёт по небесной воде.
Башка повернул бы вправо, увидел бы Октябрьский район.
Башка повернул бы влево, увидел бы имени Казыбек би район.
И голоса из подземного жуза: иди в наш подземный район.
Чирок-свистунок сел на пузо и зовёт меня в птичий район.

 

***

В одном зажиточном селе
Танцует карлик на столе.
Он ножками перебирает,
Не ведая цены своей в рублях.
Его коричневую печень зажарят девки на углях.
И председатель сельсовета, ковыря вилкою в зубах,
Поймёт что всё — проходит лето на волочаевских лугах…

 

***

Вспоминал старичок кафе «Отдых».
Вот где был алкогольный магнетизм.
За окном увозили бомжей на луноходах.
А ты был внутри, как фортингэльский тис.
Ты насчитывал не одно тысячелетие.
Даже Немирова помнил и музыканта Блинова.
И как однажды зарезали приезжего в туалете.
И Петя Журавков играл на ударной установке снова.
А все пьяные непрерывно плакали
И пели всесоюзный шлягер «Тбилисо».
Тбилисо, мзис да вардебис.
И голубь в дверь влетел, как кацо.

 

Хорошо На Реченьке

Хорошо на реченьке, если в сердце — птичка.
Она крылышком взмахнёт.
Рученька веслом взмахнёт.
Ёршики горбатые хрипло запоют.
Девы водяные поцелуй пошлют.
И давай, братан, поплыли
804 мили.
(Последние 400 уже по небесам).
Сгорбленный Ершов ручкой помахал.
А речка-вьюрочка собой не однака.
По Небесной Сибири бежит, как собака.
По бережку Христос
В красных сапожках гуляет,
Черничек, черниц с кустика срывает.
Коньки-горбунки хрипло поют,
Прямо к дому ведут.
А дома маленький Данилка
В петельку удавился.
А дома маленький Ванюша
Из револьвера застрелился.
А дома маленький Петюша
Отравой отравился.
А Ерофей Петрович
Вынул хрен и застрелился.

 

***

Два старых хиппи стали сборщиками картофеля.
В 6 утра они выходили на грязные поля.
А кормили их жидкой похлёбкой из маркофеля.
По таким законам живёт Сердцевинная Земля.
Сердцевинная и сердцевидная —
Из космоса напоминающее огромное остановившееся Серое Дце,
Розами увитое, стрелами пробитое.
Его умирающий и наблюдает в самом конце…

 

***

Свёкла радует человека.
Катается по столу, щиплет его за усы.
А человек, напоминающий узбека,
Мажет на хлеб «алма павидласы».
Заливает печенье желтоватой сгущёнкой
И сытая морда становится всё лавашней.
А свёкла, нарядившись круглой девчонкой,
Тоненько поёт ему про день вчерашний.
Показывает ему свою свёкольную писю.
Зовёт за мороженным в магазин без продавцова.
Но человек засыпает окуньком замороженным
В пустом заснеженном городе им. продавцова-гришковцова.

 

***

К вечеру муравьи опять прогрызли ноосферу.
А мы с соседом Мишей Панюковым выпили 4 бутылки водки.
Хоть, рассуждая офтальмологически, водка вредит глазомеру,
Мы чётко видели за окном чёрно-белые фотки.
Мы чётко видели за окном Западно-Сибирскую равнину.
Мы видели как настучали по бороде одному гражданину.
Мы чётко видели отсутствие демократии и наступление на права трудящихся.
Видели серую пустоту в конце всех этих дней длящихся и длящихся.
А потом уснули и над контурной картой, летели орлами (если уместна такая аллегория).
Всё же ошибался Альфред Коржибски: карта — это уже территория.

 

***

Я самый красивый мальчик тундры
Под ледяной звездой и вертолётом.
Я самый неисправимый ненецкий язычник.
Олени нас ели и делали мишенями для тира.
От нас оставались кости на снегу и хундры-мундры.
И небо, полное пены и крови, не заканчивалось полётом.
В школе идолов, у которых рты намазаны маслом, я был последний отличник.
Трёхкосая матерь Земли водку ставит на стол, сны и числа.
И несёт нас древний Аэрофлот туда, где соединяются мысли.

 

***

В разведшколе преподаватель нам назвал
Универсальные свойства живых существ.
Их всего оказалось шесть.
Последним было названо
Стремление оказаться в чужой шкуре.
Мы сказали: «В натуре».
И только над нами один Элохим
Не нуждается в том, чтобы стать другим.
Товарищ Сталин желал быть кротом,
Чтобы грызть насекомых зубастым ртом.
Хотела быть лётчиком самка домашнего быка.
И отсюда лететь и лететь в облака.
И многие представители нашей детворы
Хотят быть микроорганизмами и обитать внутри земной коры.

 

***

Во время общей анестезии
Подошли ко мне жители Наркоза.
Они хмельные, они озорные.
Работники беспробудного совнархоза.
Они шутили, что я уже сложился в ящик.
И придётся остаться в стране сладкого купороса.
Но я очнулся и пальцами потрогал катетер из меня торчащий.
А за тёмным окном вращалось кольцо Уробороса.
Догорали огни там вдали за рекой.
И мёртвая мама помахала мне издали рукой.

 

***

Я так орал, как в ночь кричат микробы
Со всей своей небесной высоты.
И мчатся вниз увидеть землю чтобы.
Ведь стёрли, суки, все случайные черты.
Ведь так прекрасно вечность пролежать
Под этим неистленным одеялом.
Когда луч молний озарял
Его всечасно блеском алым.

 

***

Пятьдесят весемь световых лет в поганой комической пустоте.
Пятьдесят весемь долгих лет, мама, в постоянной сомнамбулической срамоте.
Долгие годы составление писем без букв к ещё не рождённой Амалии.
Долгие годы смотрят через закрытые веки ангелоподобные аномалии.
Пятьдесят весемь лет равноускоренного разгона под сотрясающий вселенную межзвёздный рык.
Несть в беспредельном ни догона, ни гарпагона, ни разнообразных космических шаромыг.

 

***

Потерялся серый пушистый кот.
Он до этого бухал целый год.
Встанет в полночь выпить 100 грамм и съесть варёное яичко
И машет сломанными лапами, изображая небесное птичко.
А то сядет напротив и пристально-пристально смотрит в глаза.
Знаешь, говорит, меня больше не держат мои тормоза.
А я ему: ты вчера упал с кровати и обоссался.
А он в ответ: это ничего, главное — не обосрался.
Потерялся серый пушистый кот.
Несмотря на статус участника боевых действий
Он не имеет льгот.
Он мне как-то пожаловался, что совсем не знает отца.
Он просил мочегонное от отёков лап и лица.
А то говорит: сходи в больницу, выпиши для меня фенозепам.
Никакого фенозепама, гадёныш, я тебе не дам.
Ложись и спи, говорю, а то ты меня задолбал.
И вот наутро серенький котик пропал.
То ли пошёл на дым, то ли уехал в Надым

 

***

Две уральские речки-подружки Сугатка и Суэтка.
А к ним прибился Куяр-малолетка.
Если исчезнет Талица,
Чупино и Пульниково сами отвалятся.
Здесь один Шиномонтаж держит просторы и дали.
На аварийном участке дороги валяются чьи-то сандальи.
Тушкан по обочине скачет, да ястреб по небу хуячит.
А вы, зауральские лохи, купите плитняк-железняк.
Две белоярские крохи на верёвочке тащат сквозняк.

 

***

На озере Увильды не говорят «ну, дык!»
Не бывает там и туды-сюды, а сразу наступает увильдык.
Увильдец наступает, как виль-липатовский холодец.
И милицию не надо звать, отец, не кричи «милиция!», это тебе не поможет.
А вот если знаешь кого-нибудь, то вот это тебе поможет, быть может.
Эдика Хачатурова, Сашку Бешеного, ещё дректора комбината «Весёлый бройлер».
Зовут его, вроде, Серёжа. На плакатах его протокольная рожа.
Алексея Алексеевича Ухтомского знаешь, Льва Семёновича Выготского.
Древнюю Индию знаешь, античную Грецию, заполярные карликовые народы.
Поэтому ты и смиренен пред фактом фундаментальной ограниченности самой человеческой природы.

 

***

Потерялся чау-чау. Он откликается на кличку Жора.
Канает за фраера, не канает за вора.
При Советах сидел в дурдоме за генераторы психотронной многополярности.
Много лет уже ждёт наступления технологической сингулярности.
У него хорошенький такой хвостик, как растрепавшееся мочало.
Похоже, бля, не в натуре, не в книгах он так и не нашёл начало.
Но, он всё равно всех целует ротиком, похожим на жемчужное коромысло.
Мы ухаживали за шерстью нашего питомца, а он искал сакрального смысла.
Предками его, по-видимому, были северные собаки и тяжёлые мастифы Востока.
Я не думаю, что он сейчас на Горбушке торгует дисками «Кровостока».

 

***

Продаю элитный дом в Ужаленках.
Есть неглубокий колодец, снабжённый ведром и ковшом.
Есть поросёночная луна, которую выходят смотреть в валенках.
На стене есть старенькая картина с аспидом, василиском и ужом.
Есть тихая девка с рыжей мохнаткой.
Она любит закусывать водку, не соответствующую требованиям ГОСТ, шоколадкой.

 

***

Пальчик заболел — пройдите на узИ.
Поглядим-посмотрим, что у вас в пузИ.
Вот и печень, висящая лохмотиками
От алкоголя с тяжёлыми наркотиками.
Вот и поджелудочная железа.
Глядишь на неё и наворачивается слеза.
А вот и селезёнка,
Похожа на трухлявого опёнка.
Что же вы не бережёте своё здоровье, челове-че-чек??
Пропишу вам в жопу 12 дивных све-че-чек!

 

***

Змеёныши на погонах глазасты, будто глисты.
Оборвал погоны и сделал себе шапочку из бересты.
В моём лесном логове будет печка-буржуйка и стеклянные банки с маринованным мясом глухаря.
На левом моём запястье затёртая наколка восходящего солнца, на правом запястье — небесные якоря.
Почему ж меня в лесу не могли поймать почти 20 лет?
Лес не жилой сектор, лазить по чащобам у милиции обязанности нет.
Снайпер ОМОНа выстрелил-то случайно: то ли шубняк накрыл, то ли ослепила заря.
А я умер мгновенно, а вместе со мною умерла и тайна моего жития.

 

***

Каждый день я проезжаю Бабарынку.
Там когда-то жил странный человек по имени Мух.
А там на холме, затянутом в нечистую дымку,
Жили муж и жена, людоеды, они ловили и ели местных старух.
В XIX веке здесь протекала чистая речушка
И архимандрит отец Владимир даже разводил в ней раков.
А теперь мы видим мутный, грязный ручей, протекающий
Вдоль обветшавших болгарских пансионатов и деревянных бараков.
И как-то поехал я на семнадцатом и вдруг вспомнилось невспоминаемое.
Какое-то чё-то такое невнятное, как книги Сергей Сергеича Минаева.
Такое что-то древнее, разухабное, как мне ударили копьём по голове
И вот именно здесь несколько веков назад я лежал и умирал в сухой траве.
Тут вышел какой-то вроде бы в пункерских штанишках, похож на глиста.
И сказал: «Лет через триста, парнишка, тебе понравятся эти места!»

 

***

Один раз сосед Виталя помер.
Смотрит — а мало что изменилось,
Только разве что девки меньше пристают.
Он поехал в Ёбург, снял в гостинице «Исетск» одноместный номер.
А там чистота, тишина и почти что кладбищенский уют.
Включил телевизор, ну а с экрана
То ли серые тучи, то ли волны свинцовые — только держись!
И понял Виталя, что это не лето закончилось, а закончилась вся его глупая жизнь.
Виталя берёт телефонную трубку —
В трубке лопаются пузырьки и дышат заждавшиеся зверьки.

 

***

7 км. по Велижанскому тракту,
Как по чаю и молоку.
Стоит старичок у села Велижаны,
А у самого жопа, как у мадам Ку-Ку.
Потом мы доехали до реки Тавды,
Полной чистой, прозрачной, хрустальной воды.
От моста (через р. Тавда) до д. Троицкое
16 км. по главной дороге никуда не сворачивать.
Тут уже не встречается ГИБДД,
Поэтому можно прямо из горлышка целебную водку нахерачивать.
Доехав до д. Троицкое, свернуть направо в сторону д. Антипино.
Здесь встречается много мест для лёгкого любования.
И уже начинаются проблески восторженного бестелесного существования.
Перед д. Антипино по развилке налево
И дальше 10 км. до деревни Елань.
Можно ехать с закрытыми глазами — всё равно ведёт Господня Длань.
Когда Лазврь вернулся из царства мёртвых, то не помнил уже ни бельмеса.
Мог выйти слева от Нижней Тавды, а мог бы справа от Гудермеса.

 

***

На 29-ый день лунного месяца А.П. ехал в Иволгинский дацан.
В деревушке у хребта Хамар-Дабан неожиданно повесился Петя, знакомый пацан.
Назло врагам из МВД они с ним сколько-то лет назад служили в ВДВ.
Бог создал Рай, а чёрт учебку в Гайжюнай.
Бог создал покой и тишину, а чёрт — прыжки и старшину.
Вот А.П. входит в деревенский двор, посреди двора — грядка.
А на ней сидит бабка-бурятка.
«Сай-байна. Заходи в изба».
Пили ядовитую тёплую водку и запивали напитком из чайного гриба.
Приняли перорально по три цельных ореха.
И тут стали стучать в дверь — это совершенно белый господин приехал.
А с ним мелкие и вредные, они колыхались наподобие пламени свечек.
Вошли с улицы толстые голые бабы и отстёгивающий карму одноглазый человечек.
А.П. быстро выхватил пистолет, встал в изготовку «полу-разворот»
И пули полетели быстрее волшебных словечек.
Расцветали они, как мириады сердечек,
Что вышивает мама на Зингере для развлеченья.
Как сказал А.П. следователь в Улан-Удэ: карма уж больше не имеет значенья.

 

***

Я получаю письма из зимы, а также бандероли и небольшие посылки.
Письма стилистически напоминают один из новозаветных апокрифов «Евангелие от Фомы».
Почерк в них напоминает почерк Мандельштама периода воронежской ссылки.
Ибо всё открыто перед небом и ничего не айс.
То, что не слышало ухо, не видел глаз, вписано в заснеженный аусвайс.
В бандеролях чёрно-белые фотографии, а на них нескончаемый наст, смотреть на них нелегко.
Но, я смотрел на них и смотрел и стал подобен младенцам, сосущим молоко.
Открываю посылки, а в них — пустота, а я ждал повестей про ледяную пранаяму
Или романов, как слепые ведут слепых и все вместе падают в снежную яму.

 

***

Я читаю перед сном геном паутинного клеща.
А потом не могу уснуть, лежу во тьме трепеща.
А, если вдруг усну, меня несёт гераклитовский поток и рядом тени, возможно, щук.
В животе темно и в илистое дно не вцепишься, как клещук.
И тогда остаётся пойти на кухню и выпить Aqua Minerale полный стакан.
Или поехать на революцию или поехать и палёной водки накупить у цыган.
И выйти со дна реки с горящей свечой
И ваши бренные останки обернуть красной, жёлтой и синей парчой.
Много вижу за всю свою жизнь. Однако кое-что определённо снится.
Например, великанская пятнадцатихвостая для пуганья детей лисица.

 

***

Константину Дмитриевичу Бальмонту
Тюмень невнятными шептала голосами,
Когда он на лекции сюда приехал в 1915-ом году.
Выпил палёного коньяка с сибирячинами-дурачинами
и ему показалось, что он не в гостинице «Россия», а прямо в аду.
Спустился по лестнице спрсить хереса и всё остановилось со швейцарскими часами.
Зыбко странно, вкрадчиво туманно, видны прорехи в магнитном поле Земли.
Плохо соображал, древесным листом дрожал.
Две вермишельных старушки в погреб его увели.
А на утро нового Константина Дмитриевича
Извозчик за 20 копеек грустно и безбольно повёз на вокзал.
К.Д. увидал в небе висящий град Чинги-Тура, но никому ничего не сказал.

 

***

У Сергея Константиновича Всехсвятского
Росли королевские бегонии.
Глядя на них он размышлял над проблемами космогонии.
Кто сформировался в каплю и скатился
По заполярным небесам?
Так тихо, словно С.К. и не родился.
На вёслах луновой открылся.
И свет по неподвижным парусам.
Без глаз во тьму летят кометы.
Ионнохвостые без устали летят.
По вытянутым эллипсам, почти параболам
Кометы разные во тьму летят пара-па-пам.
Летят туда-обратно, вглубь-наружу, суки,
Заслуживая размышленья на досуге.